Глава вторая: Екатеринкино. Кобулети (1958-1959)

В Екатеринкине Андрей устроился у одинокого деда Изембелова Алексея Петровича, у которого была коза. Рассказывал, что с дедом они жили дружно. В его избе он прожил всю зиму. Пил молоко, скучал по дому и преподавал в школе не только биологию и ботанику, но и химию и историю. В школе – он рассказывал – слушали его только единицы, видимо те, кто был заинтересован в учебе по-настоящему. Остальные, как это часто водится в школе, баловались, не слушали, а он их не обрывал и не заставлял заниматься.

В Москве к этому времени семья получила двухкомнатную квартиру недалеко от Тимирязевского леса. Рядом находилась улица Соломенная Сторожка. А место, где располагался большой «сталинский» дом при помпезном Институте нефти и газа, ранее называлось «Пышкины огороды». Позже это старое название выветрилось. Улица называлась 1-й Дмитровский проезд. Самое смешное, что второго проезда не было. Загадки и парадоксы московских улиц.

В студенческие годы Андрей подружился с Алексеем Ивановичем Шретером – научным сотрудником Института лекарственных растений (ВИЛАР). Алексей Иванович, человек очень доброжелательный, всегда опекал молодых ботаников. С ним Андрей в студенческие годы ездил в экспедицию на Украину. Алексей Иванович предложил Андрею работу в Аджарии, в городке Кобулети. На зональной (Колхидской) станции лекарственных растений требовался грамотный ботаник.

Летом 1958 года Андрей приехал работать в Кобулети. Кобулети – маленький городок, более поселок, в 30 километрах от Батуми на берегу Черного моря. Одна большая улица, застроенная двухэтажными домами, тянется вдоль моря несколько километров вплоть до речки Чолоки – границы Аджарии. Зональная станция ВИЛАР находится недалеко от железнодорожной станции. Два двухэтажных корпуса: лаборатории, жилой дом, оранжереи и длинные грядки с лекарственными растениями.

Андрею выделили темную комнату на втором этаже жилого дома, примыкающего к лабораторному корпусу. Оттуда открывался замечательной красоты вид на горы Малого Кавказского хребта, на Аджаро-Имеретинский хребет. Под окнами росли веерные пальмы.

Заведовал научной частью Михаил Михайлович Молодежников. Человек знающий и добрый, он находился под пятой грозной жены, препятствующей предаваться любимому увлечению Бахусом. Рядом с ней, крупной и громогласной, он казался маленьким. Всей станцией заведовал, как и положено в тех краях, грузин Нодари Сванидзе, спокойный доброжелательный человек. В большой биохимической лаборатории все были заинтересованы в правильном определении растений, сборах образцов. Грамотный ботаник для них был находкой.

С первых же дней Андрей в качестве начальника экспедиции стал ездить в разные районы как Малого, так и Большого Кавказа. В Тбилиси в Институте ботаники он встречался с Анной Лукьяновной Харадзе, известным грузинским ботаником, и другими сотрудниками института. Они высоко оценили его знание кавказской флоры. Отношения с коллегами были самые доброжелательные.

Ботаники Кобулетской станции часто бывали в библиотеке Батумского ботанического сада на Зеленом мысу, которой заведовала моя мама – Вероника Генриховна Зельгейм. Большой темный читальный зал со стеллажами до потолка содержал флоры, справочники, периодику. Сюда по совету сотрудников и приехал Андрей, познакомился с моей мамой.

Моя мама наполовину немка, наполовину француженка, по отцу баронесса. Хотя она не имела высшего образования, была женщиной образованной, знала несколько языков. Наш маленький старый дом находился в получасе ходьбы по холмам от ботанического сада. Как только в маминой библиотеке появлялся новый посетитель, особенно заезжий знаменитый (или совсем не знаменитый), мама обязательно приводила его к нам домой и показывала наш сад с тремя пальмами и изумительным видом на море. Это был ее круг знакомств, ее маленькое окошко в мир. Благодаря маминому общению и знаменитому ботаническому саду в нашем доме побывали многие известные ботаники.

С 1954 года, после окончания школы я работала в семенной лаборатории ботанического сада, а зимой ездила в Москву на сессию в сельскохозяйственный институт, ВСХИЗО. Кроме формального, увы, заочного образования, я стихийно занималась самообразованием – изучала экзотические растения, ездила в горы, собирала коллекцию шишек хвойных растений и гербарий растений Черноморского побережья. Самообразование заключалось и в чтении журнала «Иностранная литература». Собирала книги, в основном художественную литературу, классиков. На станции Зеленый мыс в киоске работала подруга. Вечером, когда я возвращалась с работы, она мне показывала книжные новинки классиков – русских и иностранных. Собирала я и репродукции картин. Они продавались в Батуми за гроши. Не последнее место занимала музыка. Была собрана приличная коллекция классиков и опер. Это время - одно из лучших в моей жизни. Но тогда этот искусственный, одинокий, временный мирок меня тяготил. Друзья жили в Москве, учились в МГУ. А я в моем понимании жила в захолустье, на курорте, где все отдыхали. А мне хотелось состояться, стать ботаником.

Летом 1958 года по просьбе известных ленинградских ботаников из Ботанического института Людмилы Андреевны Куприяновой и Евгения Григорьевича Боброва у нас в доме жил их сын Андрей Бобров. Он учился в Ленинградском университете, а в Батумском ботаническом саду у нас проходил практику. Однажды он примчался к нам домой возбужденный и заявил, что познакомился с очень способным, почти гением (это его слова) молодым ботаником, но увы, почти слепым.

Андрей был сильно близорук, плюс 6 диоптрий. Очки всегда доставляли ему неудобства, без них он не видел.

Бобров привел его показать хуттуинию – заносную траву из интересного семейства зауруровых, которая быстро расселялась недалеко от нашего дома. Занятая своими мыслями и предстоящей поездкой в Ялту за шишками для своей коллекции, я невнимательно слушала Андрея Боброва о способном ботанике.

В это время в ботанический сад приехал в командировку Сигизмунд Семенович Харкевич – ботаник из Киевского ботанического сада, где он заведовал кавказской экспозицией. Вместе с Андреем он уезжал в горы . Харкевич оставил мне досушивать собранный им гербарий.

Только поздней осенью в библиотеке, перекладывая гербарий хвойных, я познакомилась с Андреем лично. Передо мной стоял молодой человек – тонкий, худой, в очках. Бросились в глаза толстые губы, крупный выпуклый лоб и накинутый на плечи серый плащ. Позже он рассказывал, что зашла дочка Вероники Генриховны (это я!) с круглым лицом и румяными щеками и никакого внимания на него не обратила. Нет, я была о нем уже наслышана, и мне хотелось познакомиться с московским ботаником. Он подошел к гербарию, который я перебирала, и сказал: «какая интересная гетерофилия». Это были первые слова, которые я от него услышала. Действительно, можжевельник китайский отличается удивительной разнолистностью.

С осени 1958 года Андрей стал изредка появляться в нашем доме. Зимой я уезжала на сессию. Перед отъездом он мне сказал, что будет зимой в Москве, и недурно бы сходить вместе в консерваторию. Я взяла его телефон и под Новый год позвонила. Оказалось, Андрей еще на Кавказе. Его мама проявила огромную энергию и настойчиво просила придти в гости. Натиск был таков, что я через несколько дней впервые оказалась в квартире в 1-м Дмитровском проезде, где позднее мы прожили счастливые годы. Мне показывали альбомы с фотографиями родственников. Я вежливо листала страницы, не проявляя ни малейшего интереса к веренице фотографий с веселыми застольями. Про себя усмехалась. Шапочное знакомство со странным мальчиком меня мало интересовало.

Поход в консерваторию не состоялся. После экзаменов я вернулась домой на Зеленый мыс. Там я уже не застала Андрея. Он уехал в отпуск в Москву. Это было время, когда его мать Ольга Андреевна проявляла максимум энергии и поиска. Прирожденная сваха, она умела соединять судьбы. Покупались билеты в театры и на концерты, изучались подходящие девушки. В их числе была и соседка, жившая этажом выше, милая девушка по имени Красарма, что означало " Красная Армия".

Кроме этой суеты, Андрей по прежнему занимался своим главным делом. В начале февраля он поехал в Ленинград, встречался с Борисом Анатольевичем Тихомировым, договаривался о поступлении в аспирантуру. Препятствием было отсутствие ленинградской прописки.

Рассматривался и один из более реальных вариантов – аспирантура в Главном ботаническом саду в Москве. Пожилая добрая дама – сотрудница отдела флоры Мария Александровна Евтюхова - собирала вокруг себя талантливую молодёжь, некоторых называла своими детьми. В «сыновьях» числился и Андрей.

Энергичная мать Андрея консультировалась с Марией Александровной, выясняла шансы поступления. Оказалось, что на то же вакантное место был рекомендован и зять Марии Александровны – Смычников.

В 58-м году Андрей возглавлял экспедицию зональной станции ВИЛАР по восточной и Западной Грузии, а также ездил по Армении и Азербайджану. В конце февраля 1959 года Андрей возвратился из Москвы в Кобулети.

Он регулярно пишет родным и сообщает о том, что часто гостит у Вероники Генриховны, которая помогает ему переводить иностранные работы о подснежниках. А главное, у нее дочь, которая учится в Тимирязевской академии. С наступлением весны ему не очень хочется готовиться к экзаменам в аспирантуру, и он будет готовиться непосредственно перед сдачей экзаменов. Это сообщение вызвало большую тревогу у Ольги Андреевны. Кажется, появилась невеста, а она ее не видела! Принимаются меры. Андрею пишет не только мать, но и жена брата – Галя Капустина. Увещевает и напоминает, что любая провинциальная девушка мечтает стать москвичкой. По себе судила: моя будущая невестка как раз и была такой же, как и я, провинциалкой. Но все эти письма не имеют значения. Главное – мы понимаем друг друга с полуслова. Мне с Андреем интересно, и я им увлечена. Мне 24. ему 26. Пора создавать семью!

Весной 1959 года в Батумский ботанический сад приехал Георгий Владимирович Микешин – заведующий оранжереями Главного ботанического сада. Он находится в окружении молодых сотрудниц, среди которых знакомые Андрея по университету. Это Лада Шафранова, Нина Алянская, Люся Гатцук, Лида Воронцова. Вместе с Андреем вся компания ездит в горы, на озеро Палиостоми недалеко от города Поти. Экскурсируют они и по окрестностям ботанического сада. Я с ними не езжу. У меня строгий начальник – Ашот Багратович Матинян. Выпроситься куда-то у него очень трудно. Вся компания бывает в гостях у Андрея в Кобулети.

На реке Бзонис – притоке Чаквисцкали- ранняя весна, склоны белеют подснежниками. Это обычный в тех местах подснежник – галантус Воронова. А на Бзонис подснежник с широкими блестящими листьями, более крупными цветками. Андрей решает назвать его в честь основателя Батумского ботанического сада Андрея Николаевича Краснова. Вечером вся компания приходит к нам в гости. Радостно возбужденные, говорят о находке. Обнаружить новый вид в таком хорошо обследованном ботаниками месте кажется чудом. Но позже в Аджарии были открыты и описаны и другие новые виды, и больше всего Андреем.

Вечер с Микешиным и компанией запомнился еще и музыкой Чайковского. «Зимние грезы». Казалось, совсем неподходящая обстановка, чтобы войти в образ заснеженных пейзажей России, но эта изумительная тема у меня связывалась не со снегом, а с моим состоянием. Микешин был в центре внимания. Он недавно приехал из Китая и был полон впечатлений. Георгий Владимирович самолично ездил по Сычуаню, видел племя мяо, собирающее чай на деревьях! Кроме того, он проникся моими знаниями субтропических растений и считал, что я должна переехать в Москву, где могу поступить на работу в Главный ботанический сад, в оранжерею. А он сможет содействовать моей прописке в Москве или Московской области. Мне это казалось совершенно нереальным.

Весна в полном разгаре. Все цветет и сияет. Первого мая мы втроем - моя мама, я и Андрей, - совершили экскурсию по Чаквисцкали. Сначала за приморскими холмами - бесконечные темнозеленые мандариновые плантации. Сразу же вглубь от побережья вверх по реке начинаются буково-каштановые леса, спускающиеся с крутых гор к реке. Мы попадаем в мир колхидской природы с ее непроходимым вечнозеленым подлеском. Река несет весенние воды, перекатывающиеся по огромным валунам. Прозрачные потоки пенятся. Стоит грохот и гул, брызги летят в разные стороны. Горбатые старинные мостики перекинуты через бурные потоки. Эти мостики все называют мостами царицы Тамар. Они говорят о былом расцвете грузинской культуры. Андрея интересовал недавно открытый им галантус. Поэтому мы стали подниматься по притоку Чаквисцкали – Бзонис. Вокруг все ярко зеленело. Парило. В очень узком тенистом ущелье, окруженном вековыми буками с бело-серыми стволами, на горной тропинке мы чуть не напоролись на спрятанные в траве железные капканы. Подъем ознаменовался редкой находкой маленького нежного папоротника – гименофиллюма Тунберга, открытого в этих местах Михаилом Григорьевичем Поповым. В тенистом ущелье он расползался по мшистым скалам. Весеннее ликование природы как нельзя лучше отражало и наши чувства.

Андрей продолжал ездить в горы. К этому времени относится и его пеший подъем на гору Тиралу (Мтирала), возвышающуюся над побережьем на 1400 метров. Она почти всегда закутана облаками и поэтому в переводе с грузинского означает «плачущая». И тогда, и позже этот подъем сквозь непроходимые стланцы колхидского подлеска «шкериани» мне казался совершенно немыслимым. Представьте себе крутые горные склоны с узкими ущельями, густо поросшими вечнозелеными стланцами со стволами, спускающимися вниз по склону. Сквозь густые приподнимающиеся ветви продираться вверх можно только раздвигая их, подтягиваясь, словно по канату.

В июне Андрей в окрестностях Красной Поляны в одиночку, в лоб поднялся на гору Ачишхо. Там его застала ночь. Ни еды, ни спичек он с собой не взял. Ночью он пытался заснуть. Однако пришли шакалы, обнюхивали его и лизали пятки… Сильно обросший и исцарапанный, сразу же по возвращении он приехал к нам на Зеленый мыс. Я и мама доставали из его рук занозы. Он с гордостью сообщил, что нашел новую хохлатку. Он назвал ее в честь ботаника Н.И. Кузнецова хохлаткой Кузнецова.

Большей частью он ходил в одиночку. Поэтому его несколько раз принимали за шпиона и однажды в Самтредии арестовали. Его начальнику Нодари Сванидзе пришлось его вызволять. По этому поводу много шутили.

Конец мая – начало лета на Зеленом мысу - время особенное. Куда ни бросишь взгляд – везде огромные купы цветущих деревьев и кустарников. Воздух наполнен разнообразными ароматами. Цветут мандариновые сады, усыпая землю цветочным ковром. Темноту вечеров и ночей прорезают полеты светлячков. Лунные дорожки над гладью моря, стройные темные силуэты пирамидальных кипарисов, развесистые кроны пальм, огромные листья-флаги бананов! Прелесть юга! Начались морские купания.

Ольга Андреевна продолжала волноваться и лично приехала на юг выяснить ситуацию. Приехав из Кобулети в библиотеку к моей маме, она устроила ей экзамен. Ведь она работала в московской библиотеке! Меня она также обдала холодом. Теперь она была совсем не похожа на милую приятную даму, по-домашнему угощавшую меня зимой грибным супом. Большая белая накладная коса обрамляла красивое надменное лицо. Одета она была в пышное капроновое платье. Модный наряд дополнял плоский китайский зонтик. Подобную сцену спустя годы я увидела в известном фильме «Москва слезам не верит». Мою будущую свекровь успокоило только то, что я из рода фон Зельгейм.

В конце 70х годов у нас была собака Пиня – пудель- полукровка. Мать Пини была самых породистых греческих кровей, а папаша – случайно встретившийся с «княжной» безродный пес. Андрей говаривал в мой и Пинин адрес: «Наш Пиня, как наша мама – у него по материнской линии аристократы, а отец простой казак». Курьез в том, что среди представителей моей отцовской родни есть не совсем простые казаки, фигурируют герои Советского Союза. С другой стороны, Ольга Андреевна, очень гордившаяся своим купеческим происхождением, как оказалось, была купчихой только во втором поколении. Ее знаменитый дед – старообрядец Иван Ульянов (в старости монах Иона), подаривший храму у Рогожской (ныне Крестьянской) заставы позолоченный иконостас – начинал свою карьеру как простой ломовой извозчик.

Андрей предложил мне руку и сердце. Потом, много позже, я спрашивала, почему он выбрал именно меня. Он ответил: за искренность. Искренний человек может ошибиться, но не подведет, не схитрит. Мы решили соединить наши судьбы после того, как я закончу институт.

В июле Андрей уехал в Москву сдавать экзамены в аспирантуру. Не обошлось без некоторых трудностей. На экзамене по немецкому языку он написал не дословный, а вольный перевод текста, и экзаменатор чуть было его не выгнал, но в последний момент Андрей нашелся и предложил перевод с листа. Оказалось, он сделал этот перевод блестяще и заслужил пятерку, но из-за конфуза с письменным переводом получил четверку, что вполне удовлетворяло требованиям при поступлении. Второе препятствие заключалось в том, что второй претендент, Смычников, также удовлетворительно сдал экзамены. Вернувшись на Кавказ, Андрей узнал, что не прошел в аспирантуру. Ольга Андреевна похлопотала в Академии наук о дополнительном месте для Андрея, и он был зачислен.

Отпускали Андрея из Кобулети неохотно. Молодежников не хотел лишаться хорошего ботаника. И Андрею тоже не хотелось в Москву, расставаться со мной, с Кавказом. Осенью он был в Армении, Тбилиси, писал мне о красоте осенних красок.

Читать далее - главу третью